КОРРУПЦИЯ КАК БАЗОВЫЙ ЭЛЕМЕНТ РОССИЙСКОЙ ВЛАСТИ

Чем больше у нас борются с коррупцией, тем больше мне сдается, что она у нас непобедима. И даже не из-за негодности самих борцов, а потому что входит в само тело нашей архаично выстроенной власти.

Как ни стремятся наши властители покончить с советским прошлым в духе Тараса Бульбы, только навыворот: «Ты меня породило, я тебя и убью!» – его наследственность преодолеть не могут. А вся беда советской системы управления была в ее раздвоенности: хозяйственная власть – и надзиравшая за ней партийная. Хозяйственники за все отвечают – а партийцы все за них решают.

Зашло это с того, что на заре советской стройки надо было путем красных комиссаров принуждать к ней царских спецов. Потом специалистов стали принимать в компартию, а ее кадры пропускать через обязательный хозпрактикум – чем достигалось дружное сперва сложенье сил. Но с усложнением задач и спадом праведного духа стало не сыскать концов: Иван кивает на Петра, а Петр кивает на Ивана. И некогда категорический императив: «Не сдашь объект в срок – партбилет на стол!» – утоп под массой «субъективных» способов иметь хороший вид при скверном ходе дел.

Партийцы утеряли чувство настоящего – с чем я столкнулся, когда работал в юности на одном крупном заводе. В нашем экспериментальном цехе полста новых программных станков еще не давали плана, и начальником поставили в угоду оторвавшейся от жизни догме «старого большевика». Души кристальной человек, но в новом деле – ни бум-бум; любой из инженеров, споривших до хрипоты за пивом по мотивам технологии, справился б лучше.

И когда план пошел, этот начальник приказал на радостях удвоить скорость резания. В итоге через пару дней цех стал, а оскорбленные такой профанацией спецы перевели речи за пивом от технологий к матюканью начальства.

Жестокий Сталин, судя по всему, предвидел, что эта усиленная комиссарами двойная стяжка, эффективная в войну и при борьбе с разрухой, не может служить вечно. Стоящие над всем парткомы, призванные погонять по бездорожью, в мирной жизни неизбежно превратятся из локомотива в ее тормоз. И после войны начал менять эту систему, смещая наверху акцент с партийного на хозяйственный, а на низу внедряя частника в сфере услуг и общепита. Трудодень в колхозах тогда стал зачатком твердой, обеспеченной продукцией валюты; цены снижались каждый год, а тысячи сожженных дотла сел воскрешались немыслимым сегодня чудом. Все это и подняло в народной памяти «злодея Сталина» куда выше «избавителя Хрущева».

Хрущев растоптал тот рыночный росток, вернув ради своих тактических задач партийное господство – и совершив этим роковой стратегический просчет. Отзывчивые лишь на пинки генсека партократы выродились в чистых паразитов; это вырождение отбившейся от жизни власти, а не проклинаемые сейчас идеи равенства и братства, и составило главный порок СССР. Но именно его чуть не дословно повторяет нынешняя власть – недолго проболтавшись в русле внешней демократии и затем скатясь к той же двусбруйности.

Путин, вторя Хрущеву, сместил центр властной тяжести с хозяйственного на партийное, став лидером такой же, как КПСС периода упадка, партии отпетых лицемеров. Но для чего ему понадобился такой маневр?

Мне кажется, сначала он еще питал честолюбивый замысел впрямь поработать на страну. Но с этим не пошло, поскольку созидание не терпит лжи – а наша демократия взошла на ней. Сперва лживая клятва Ельцина снизить по-сталински все цены или речь на рельсы; затем ложь с ваучерами, приватизацией, демократическими выборами – и так, уже без остановки, далее.

И чтобы сохранить лицо и власть, Путин откинулся в идеологию, обжитый еще продувными коммунистами окоп. Тут дело проще: знай себе журчи! – в чем Ельцин обошел когда-то Горбачева, Путин – Ельцина, а молодой Медведев сейчас хочет обойти Путина. Вдобавок стал не нужен вовсе и высокий труд, его нам заменили нефть и газ. Стал ни к чему и сам народ – лишь бы не превратился из бездельного пропойцы в бунтаря, который смел прогнивших коммунистов, породивших наших гнилых сроду демократов.

Ложь стала правдой жизни, а правящая «ЕР» – отрядом беспринципных карьеристов. Официально объявить это нельзя, но следовать такому курсу для спасения своей властной пещеры надо – и возникает эта «дельта» меж дутым словом и реальным делом. И далее, как по цепи, все остальное тоже «раздвояется».

В президентском послании – забота о родном народе, а в натуре – толпы пришлой рабской силы, стирающие нас, как ластик, с нашей же земли. Официально – Конституция, а реально – «морской закон»: ты мне, я тебе, и концы в воду! Вслух – «всенародное волеизъявление», а втихаря – «считай как хочешь, но чтоб 70 процентов было у «ЕР»!» Официально – фонд содействия законности, на деле – воровской общак. Дверь в кабинет директора Петра Петровича пинком открывает «просто Гиви», забирая выручку из кассы; а дочка губернатора владеет 20-ю крупнейшими компаниями области.

То есть и с этим делом, ставшим у нас пародией на демократию, «не пошло». Хотя тут как взглянуть: в плане укрепления не державы, а личного самодержавия внедрение как раз такой пародии можно зачесть за тот правящий успех.

При демократии все контролирует посредством выборов, как раньше это делали у нас парткомы, сам народ, и власть должна волей-неволей отрабатывать и на него. Но стоит дать нашему народу выборную волю, он тотчас попадает в сети мафиозных сил – и ну голосовать за самый криминалитет. Но не из-за своей дурной натуры только, а потому что еще в 90-е инфраструктура демократии – честный суд, свободная печать – была истреблена под лозунг «Демократия – для демократов!» Отцы нашей демократии как Ельцин, Немцов, Чубайс все сделали, чтобы отбить у народа охоту выбирать власть – что перенявший у них эстафету Путин и вбил в оплот своей пещерной вертикали. Не этот сукин сын народ, а сама власть должна себя и контролировать, и выбирать – как в заявил в своем холуйском манифесте подпевала всякой присной власти Михалков.

И через проклятья в адрес советской власти все вернулось к ее старой схеме. У нас сегодня есть официальная, прописанная в Конституции власть, так или эдак избираемая или назначаемая. И неофициальная, вторая – в виде воскресшей партийно-клановой надстройки. Но эта-то вторая, при фиктивности демократических институтов первой, и заправляет всем: от назначения губернаторов – до выдачи лицензий в сфере обслуживания или общепита.

В СССР эта «вторая власть» имела свой законный статус и бюджет, и партсекретари получали их зарплату в «белой» кассе. Сегодня ж, оказавшись под запретом лицемерного закона, она нуждается в не меньшем финансировании. Но может черпать его уже только из «черной» кассы, которую откуда-то надо наполнять.

Тут и сидит неистребимый корень нашей коррупции. Всех взяточников в принципе нетрудно повязать – но если будут одни честные чиновники и бизнесмены, кто станет питать эту «вторую власть»? Ее аналитические и общественные центры, митинги, выездные сборища и прочее, чем раньше ведал аппарат КПСС? Кто даст «ЕР» эти 70 процентов голосов? Честный судья и полисмен не станут покрывать того, кто вбросил нужные для властного заказа бюллетени. И не простят вора за то, что он из наворованного шлет в партийные и выборные фонды, превосходящие в натуре их легальные размеры на порядки.

Значит, вся честность на госслужбе отменяется – раз только жулики и могут содержать эту двойную вертикаль. А они будут брать далее со всех, включая провозящих наркоту, оружие и бомбы для терактов. И никакой суд, если не грянет крупная огласка, не посмеет выклевать им глаз.

Винить при этом в личной тяге Путина или того губернатора, чья дочка стала первой бизнес-леди области, – лишь отчасти справедливо. В какой-то мере все они – заложники системы, где воровство стало системным блоком, без которого она уже не может быть. Но когда первый миллион сперт «для дела», второй уже так просит стырить его для себя, что и святой не устоит! И коррупция отсюда в принципе невычленима. Бывает, разбираешь что-то, и кажется: еще две гайки – и деталь сойдет; ан нет – она сидит так, что от корпуса не оторвешь!

Отделить эту поганую деталь от корпуса можно только путем труда и производства, расставляющих все по своим местам. А без того любые разговоры о борьбе с коррупцией и воровством – пустой треп. Когда все в той или иной мере нефтегазовые паразиты, какая разница – крадут они тайком или через незаработанные легальные зарплаты?

У нас же сейчас чуть не все бывшие заводы превращены в склады китайского товара. Один новый самолет за 20 лет, на 70 процентов из чужих деталей – это наглядный крах всей индустрии. И за это в первую голову надо судить Путина, все остальное – уже во-вторых.

Но наше общество бурлит вокруг чего угодно, но не этого! Все  жаждут льгот, казни воров, честного дележа природной ренты, порядка по мигрантам, чтобы заработанное ими шло не в их республики, а нам – и в армии при этом не служить! Хилый гражданский гнев стравляется на баррикады меж Путиным и Ходорковским; но Ходорковский – не альтернатива Путину, а худший его вариант, первым придумавший угробить все, оставив одну нефть – и жить, доя ее.

Альтернатива – скорей Сталин, но не его жестокостью, которой и сейчас хватает, а способностью создать, а не убить родной авиапром. И чтобы прийти к честному, имеющему будущее строю и порядку, надо не делить, а строить. Справедливого деления чего-то нет в природе, и всякий, кто сулит это в обход труда – негодный лжец. И менять надо не лидера, а саму систему, пораженную в самое сердце нефтяной халявой.

Но это посложней, чем выбор меж тем или иным барином: вот он приедет или слезет с зоны – и нас рассудит. В этом ключе у наших «профессиональных демократов» типа Немцова на уме нет ничего кроме возврата «к Ельцину» – то есть в начало нашего конца, когда им просто жилось слаще, чем теперь. А настоящий трудовой посыл так и не выварил пока своих полпредов.

Мы все хотели б въехать в рай хорошей жизни на кривом коне. Два пишем, три в уме; смотрим вдоль, а живем поперек – желая, чтобы другие с нами поступали честно, а мы нет. Но за все это, как все втайне понимают, придется не сегодня-завтра заплатить. Лучше, конечно, завтра; еще лучше, чтобы это завтра вовсе не пришло – главный сегодняшний мотив голосования за «Единую Россию», обещающую эту беспробудную стабильность.

Но стыдно и нелепо жить не верой в завтрашний день, а единственной сейчас надеждой, что он не наступит никогда.