ТЕАТР ОДНОГО ВАГОНА

Поставили Россию на колени потому, что мужики в ней оказались тряпками, готовыми лизать туфлю любому наступившему на них хмырю.

Но женщины у нас – все героини!

Недавно еду я в метро, сижу, настраиваясь на один тяжелый разговор – из тех, когда все бы, кажется, отдал, только б отвертеться. Оттого гляжу по сторонам рассеянно, лишь примечаю стоящего как раз передо мной поддатого детину, который, то и дело озираясь, всей своей потной рожей явно нарывался на общительный контакт. Видать, только что скрасил где-то жизнь дневным стаканом – дальше ж стремиться некуда, соображений никаких. Но разошедшийся в крови кураж чего-то требует, каких-то подвигов: зря, что ли, квасил?

На остановке в вагон входит пожилая женщина с тяжкими сумками – не иначе как ходила за три моря на какой-нибудь оптовый рынок, где на рупь дешевле яблочки для внука и окорочка для всей семьи. Я машинально уступил ей место и отошел туда, где посвободней. При этом как-то вскользь отметил, что за моим тяжелым коконом произошло что-то не так. Смотрю – а на уступленное мной место уже упал орлом этот искавший подвигов мужик.

Тогда я, в том же машинальном духе, возвращаюсь – и ему:

– Орел! У тебя совесть есть? Дай тете сесть!

Но он, до глубины своей слепой кишки довольный, что и на контакт нарвался, и подвиг, обскакав нагруженную тетку, совершил, – только махнул рукой в наколках:

– Постоит!

Тут я, внезапно выбитый из своих мыслей, всю их сжатую пружину и спустил с досады на него:

– Ну ты, свинья! Встань!

Женщина, убившая, по ее виду, весь свой век на этот нескончаемый терпеж: то лишь бы не было войны, то голода, то новой пляски цен, то пес еще чего, – мне говорит:

– Господи, да не связывайтесь вы, пускай сидит.

– Ну нет, – говорю я, – что ж это, вы будете перед таким чмом стоять, а оно от этого еще борзеть? Слышишь, ты, свин! Не спи, вставай!

Его наконец все же задели мои речи:

– Что ты сказал? Кто я? А ну нагнись сюда, – и он своей исколотой какой-то блатной доблестью рукой изобразил свирепый жест.

– Ты сам-то поднимись с копыт!

И мужик впрямь, резко дернувшись, поднялся; женщина села. Он же, придвинувшись ко мне впритык, обдал меня своей могучей гарью:

– Ну все, ты труп. Сейчас на остановке выйдем, разберемся.

Но мне больше делить с ним было нечего, и я просто отступил прочь. Но поезд тормозит, он снова подступает и кивает на открывшиеся двери:

– Ну, пошли, – и даже потянул меня за локоть; я его слегка отстукнул по руке. Тогда он мне: – Ну где-то все равно ты выйдешь! Таких, как ты, надо мочить, мочить!

Двери закрылись, поезд тронулся, тут самое интересное и началось. Ближайших зрителей нашей стычки было десятка полтора. Половина женщин, больше пожилых; половина мужиков, больше молодых и крепких. И вот все мужики сразу уткнулись кто в свои газетки, кто куда, как селезни-красавцы в камыши, изо всех сил строя свой любимый вид, что ничего не видят и не слышат.

Совсем иначе повела себя женская часть. Та женщина, которую я усадил, даром что затюканная с виду, первой вступилась за меня:

– Эй вы, мужчина, что вы к нему лезете! Уйдите от него!

– А между прочим вот он совершенно правильно поступил, – откликнулась тоже отягощенная авоськами соседка. – Одернул хама, так и надо их учить!

– Меня на остановке четверо моих встречают, – пошла уже, похоже, сочинять первая. – Пусть только попробует к нему полезть!

И затем последовало что-то вовсе невообразимое. Какая-то уже совсем ветхая старушка, из тех, штурмующих теперь больнички и собесы, как когда-то вражеские рвы, со своего места встала – и ко мне:

– Мужчина, вы не бойтесь, я вас не оставлю. – И тому: – Мы вам его не отдадим!

Тот явно ничего подобного не ожидал – и растерянно забегал своим агрессивным взглядом. Но наши женщины, в отличие от наших мужиков, умеющих только плясать под чью-то дудку, наделены сполна этой способностью к стихийному сплочению в свой батальон. И дальше они так, словно у них уже заранее все было сыграно, двинули в настоящую психическую атаку на моего противника. Две дамы помоложе остальных, получше и одетые, как декламаторши со сцены, завели на весь вагон такой диалог:

«Ну есть же еще настоящие мужчины, рыцари! Просто завидую его жене!» – «И дети замечательные вырастут, если способен постоять за женщину, дать всякой гадине отпор!» – «С таким встретишься – и хочется, честное слово, жить!..»

И вот одни поют такие мне хвалы, что впору застыдиться; другие добивают мужика: «Пусть только его тронет, я ему всю морду сумкой разобью!» И до того им весь спектакль этого народного, вагонного театра удается, что следом происходит новый фокус. Мужик, хотевший только что меня мочить, вдруг неожиданно выкидывает мне навстречу ту же фиолетовую руку:

– Ну ладно, командир, ну я не прав, ну понял. Ну прости. – При этом еще всем своим лицом как бы старается мне подмигнуть: что мы-то все же – мужики; так не дадим этим бабам возноситься над любым из нас!

Но на братанье с ним, сразу каким-то жалким, мокрым и побитым курицами петухом, у меня как-то не поднялась рука. А эти бабы все шумят; еще одна ко мне подходит и начинает говорить что-то столь непомерно лестное, что у меня уже готовы слезы навернуться на глазах. Ну что я, в самом деле, для них сделал? Оказал какую-то довольно мелкую, стихийную любезность – а получил в отдарок в тысячу раз больше самого поступка! Особенно потрясла меня та ветхая старушка, которая на фоне камышовых мужиков, наделавших по-мелкому в штаны, без страха кинулась закрыть меня своей тщедушной грудью.

Как мало, значит, нужно, чтобы заслужить у наших бедных женщин их безмерную признательность и благодарность! И как, значит, им от нас, мужиков, постыдно лижущих совсем не ту, что надо, туфлю, этой малости недостает! Если за самый даже невеликий жест в их сторону они из совершившего его готовы тотчас сотворить героя и кумира!

Еще проехали мы остановку, гляжу – а мужика того уже и нет. То ли дал незаметно стрекача – то ли, такое ощущение, под вызванным им на себя огнем женских сердец просто рассеялся, исчез.

На следующей станции я вышел и пошел по своему тяжелому, как неподъемный камень, делу. Но после всей вагонной встряски, окатившей меня этой дивной женской силой, все мое дело показалось мне сущей безделицей. И я, найдя внезапно, на ходу все нужные слова, решил его, за счет моих нечаянных спасительниц, нежданно просто и легко.