СТРАСТИ ПО ВИНЕГРЕТУ ИЛИ БАБЬИ ВЫБОРЫ

У женщин педантизм развит куда сильней, чем у нас – что и оправданно: наши жены, как хранительницы очага, должны быть более им заряжёны. Но во всем должна быть своя мера!

В студенческие годы у меня был друг – первый на факультете бабник, еще и большой любитель заложить за воротник. Успехом у девушек он был обязан своей смазливой роже и легкому нраву, позволявшему торить без драматических излишеств и насупленных бровей заветную дорогу в койку. Только наивные девушки как-то не смекали, что его пленительная легкость была обоюдоострой: еще легче он выскальзывал из той же койки, стоило дорваться до нее. И лили потом реки слез от невозможности принудить его войти в ту же реку дважды – но каждой следующей мнилось, что ей это удастся.

И на последнем курсе одной из них это все же удалось. За ней, красавицей и умницей, шедшей на красный диплом, бегали кавалеры и почище, с хорошими московскими квартирами и учеными степенями. Но пленил ее этот гуляка, живший, как и она, в общаге – возможно, через тот же стадный педантизм: куда все, туда и я.

Весь пятый курс он прожил в ее, отдельной для отличниц, комнате – не перестав при этом втихаря водить девчат в свою. И под конец учебы случается такой типичный для той нашей бесшабашной жизни эпизод. Я жил с родителями, в том же районе, где была общага, и как-то он мне звонит: «Что делаешь?» – «Да вот, мать посылает в продуктовый…» – «И меня моя Наташка послала за картошкой. Кстати, давай встретимся и вместе сходим!» – «Давай. А где?» – «Ну, может, у нашей пивной – как раз на полдороге».

Встречаемся у той пивной, что всякий раз оказывалась на полпути, куда бы мы ни шли. И возвращаемся обратно через трое суток, за которые моя мать и его Наташка обзвонили все морги и больницы. Ну, так вышло, что в пивной нам встретились еще друзья при водке и чьей-то свободной, по отъезду родичей, хате. Ну, то есть как обычно.

Но дальше все пошло для моего блудного друга необычно. Назавтра после возвращения к его Наташке он опять звонит и назначает встречу уже подальше от пивной. Приходит с расцарапанным лицом – и изменившим его продувному педантизму тоном говорит: «Видишь?» – «Да трудно не заметить! Наташка?» – «Она. Может, жениться на ней?» – «Да трудно не одобрить!»

И в результате этих проникающих царапин, тронувших друга до глубины его поверхностной души, он снес с ней заявку в ЗАГС – хотя на то были и другие поводы. Она еще умела здорово готовить – и он после ходок по пивным и бабам, где поэзия спиртного не терпела пошлости закуски, сибаритски полюбил возврат к ее полной кулинарной чаше. Вдобавок родители пообещали им под брак снять хорошую квартиру – мечта любого обитателя общаги.

На этой-то квартире домовитая Наташка и устроила их свадебное торжество, к подготовке которого был привлечен по-дружески и я. После отложенной на самый финал закупки водки, чтобы как-то до того не выпилась, она еще доверила мне резать винегрет – пока жених под видом развлечения других друзей утек дуть с ними эту водку. Я наскоро, спеша примкнуть к ним, порезал компоненты – но сделал это слишком крупно, схватив чувствительный укор разборчивой на этот счет невесты: «А я-то на тебя понадеялась!» Ну, я призвал ее не мелочиться в судьбоносный день – и айда к друзьям, уже вершившим пир горой на капоте свадебного лимузина.

Когда там водка кончилась, меня отправили похитить ее из-под носа оказавшей мне доверие невесты. Что я и сделал – и смотрю, она, вернув мой винегрет на доску, перерезывает заново его кусочки, каждый на четыре части. Аж от такого изумительного педантизма у меня вырвалось: «Ты что, с ума сошла? Уже в ЗАГС ехать надо!» А она мне, сквозь набежавшие то ли от лука, то от чего-то еще слезы: «Уйди! Лучше б все сразу сама сделала!»

После ЗАГСа гости уже не отличали винегрет от заливного, а сам жених в пьяном угаре еще под общий гогот попытался помочиться в холодильник. «Ну, с кем не бывает, ничего страшного!» – с героической натяжкой на лице перевела его в уборную Наташка. То есть подать к столу мой недорезанный винегрет было, в силу ее недорезанного педантизма, никак нельзя, а нарезавшегося вусмерть жениха – ничего страшного! Впрочем эта его свадебная выходка скоро забылась за кучей подобных; его супружеская жизнь вошла в свое русло, не сильно поменявшееся против прежнего – но винегрет тот не забылся!

Друг после института стал никем, повис ярким пустоцветом на шее трудовой Наташки, сделавшей, не без участия ее былых поклонников, какую-то околонаучную карьеру. И если некогда подружки жгуче завидовали ей по поводу отжатого у них сокровища, потом уже только сострадали. Но она с ее великим педантизмом вцепилась в это сдавшее с годами тело, так и не сделавшее ей ребенка, но не оставившее его птицу-койку. Еще ударилась в религию – дабы путем ее упертых догм отмаливать его грехи, дававшие для этого неиссякаемый простор. Чудеса и только – хотя наблюдаемые в нашей жизни сплошь и рядом!

Но еще чудней стал для меня такой дальнейший случай. Как-то по старой дружбе, долгоживучей на ее ностальгических дрожжах, я выпивал с ним у него дома, при его непьющей половине. Это было уже, слава Богу, спустя четверть века после его упойной свадьбы; он попросил меня об одном одолжении, я сказал: да сделаю. И тут его хозяйка и скажи: «Только не как тогда!» Я и не понял сразу: «Ты о чем?» – «Ну, как ты мне тогда испортил винегрет!»

Вот это память! То есть с угробившим ее жизнь мужем-пропойцей она как-то смирилась с Божьей помощью, а с тем, когда-то недорезанным мной винегретом – нет! Мало того! Как я прочел в ее сверкнувших на меня каким-то инквизиторским огнем глазах, он, по их версии, и стал виной всего семейного несчастья! И будь ее воля, она, сохранив из всех былых достоинств один этот ярый педантизм, вовсе отправила б меня на костер за тот недорез!

И еще я тогда подумал, что такие активистки с их вышедшим когда-то боком личным выбором и стали душой наших выборов. Больше всех ходят на них своим упертым бабьим выводком, как на работу или в церковь – пока их спившиеся мужья льнут к телевизорам и к той непотребной птице-койке.

И как, скажите на милость, можно образумить этот их крестный, винегретный ход?