НА СМЕРТЬ ВОРЮГИ. Александр Росляков. Писатель, журналист



НА СМЕРТЬ ВОРЮГИ На днях умер от операции на сердце мой сосед по даче – веселый здоровяк под 60. Жена рыдает: что-то там забыли доктора, а когда вспомнили, было уже поздно, хотя и занесли им будь здоров... У нас с ним были отношения свободные: обменяться парой шутливых фраз, изредка одолжиться какой-нибудь лестницей или ломом. Больше я у него, так как он не в пример мне имел серьезный двухэтажный дом со всеми удобствами, ровные газоны, клумбы – и все, что нужно для ухода за этим малым раем, где власть резвились дети с внуками. Чуть не каждый год покупал себе новый броский джип: «Люблю новье!» – да вот здоровье докупить не смог. Был он барыгой, жуликом по спорту – на всяких поставках формы, снарядов, оборудования для стадионов и т.п. Я ему как-то сказал: «Не стыдно воровать?» – «Стыдно, у кого видно, а у нас все схвачено, за все заплачено. Могу тебя пристроить, купишь себе приличную машину, дачку подновишь». Он считал меня неглупым человеком, для кого писать какие-то моральные статейки за копейки – вот это стыд. Дескать наворуй сперва сполна на жизнь, поскольку заработать у нас сейчас нельзя, а наворовать, если человек с мозгами, можно – и тогда хоть стихи пиши! Я с ним и не пытался спорить: успешный русский ко всем спорам на темы морали глух, как важно выступающий средь своих кур петух. Верней сказал раз ему при жене, от которой у него секретов не было – и как попал пальцем в небо: «Вот ты на спорте наживаешься, кто-то – на дорогах, а кто-то – на медицине, не дай бог к твоим собратьям в белых халатах на их рабочий стол попасть!» Он в ответ расхохотался: «Не путай ракетку с пипеткой! Пипетка – это святое!» И вот жена теперь рыдает в три ручья... Когда она сказала мне о его смерти, я искренне ей посочувствовал, хотел что-то в утешение сказать – но она отвернулась от меня с каким-то осуждением во взгляде и ушла быстро восвояси. Я сперва счел, что это нередкий «эксцесс родни умершего»: вот вы все живы тут, а его уж нет! Но затем вспомнил старый разговор про не дай бог попасть на стол к собратьям – и понял, что она затаила жабу на меня: накаркал, злыдень! Что у нас нынче вообще в большом ходу: винить не авторов несчастья, а тех, кто сообщил, открыл глаза, накликал. А случай-то – впрямь показательный. Когорта новых русских прощелыг, к коей и принадлежал покойник, поставив крест на всякой морали, сочтя ее никчемной придурью заумников вроде меня, пошла чесать страну родную без оглядки. Медицина для этого чеса не стала исключением – но там суть дела оказалась даже глубже примитивного шкурничества на оборудовании, материалах и оплате персонала. Попав несколько лет назад со своим недугом в очень хорошую, в смысле дорого оборудованную – и наверняка не без своих откатов – столичную больницу, я был потрясен лютой озлобленностью тамошних врачей. У них в глазах сидело: вы все там где-то воровски карманы набиваете, жируете, а мы вас за так лечить должны? Вот шиш! И я еле унес оттуда ноги с помощью близких людей, написал потом заметку об издевательствах надо мной в реанимации, она попалась на глаза тем врачам, и они оставили такой групповой комментарий: «Мы совершили большую врачебную ошибку, дав этому мерзавцу уйти от нас живым! Больше не повторится!» Вот в эту-то моральную дырищу и угодил, похоже, мой сосед по даче – легший на стол в полном внешнем здравии, а вынесенный с него вперед ногами. Но станет ли его пример наукой для других хапуг? Едва ли: слишком велико для осмысления плечо охвата. Вот в ближнем, так сказать, свете фар сосед мой хорошо осознал старую мудрость: «С соседом зубами скрипи, а живи хорошо!» И в его готовности всегда прийти на мелкую помощь сквозил этот расчет: себе дешевле потратить на нее 5 минут, чем потом тьму времени и денег на те страшные склоки, что у нас нет-нет возникали меж соседями по дачному поселку. Например одним не понравилась тень от соседского дерева, соседи спиливать – наотрез, тогда те накатали жалобу, что у этих участок на 40 сантиметров шире нормы: пошли суды, штрафы, ужас что... Но в дальнем свете – пока у нас полный по сей части мрак. Даже вдова покойного не видит связи меж разорением родной страны, чем занимался тот с его когортой – и его кончиной от какого-то недогляда врачей, не желающих «в такой стране» лечить с нужной самоотдачей. А видит этим странным, все пуще забирающим мозги сограждан суеверным образом мое «накарканье». И в результате этот объявший нас порочный круг лишь прогрессирует. Медицина, невозможная без должной самоотдачи, в стране, охваченной повальным воровством, деградирует, оставляя лишь призрачную надежду на помощь за большую мзду, ее же накрасть надо – так все вниз буром и прет... Когда же дойдет до той передовой когорты, что мораль – это не блажь всяких заумников, бесцельная, как ленточки на шапочке врача, а жизненная необходимость, как чистота в операционной, гарантия от всяких гибельных зараз? Или какой-то глубинный слом, постигший нас в погоне за «домашним раем», за что отдал по сути жизнь сосед – уже никак не чинится и не лечится? И просто будем дальше сокращаться сроком своей жизни и своим числом, как сокращаемся уже вовсю в стране, ушедшей с головой в этот предельно близкий, не дальше своего носа свет? Или хоть внуки моего соседа когда-то все же и до дальнего взрастут? Поймут, что надо не бомбить чужие города, не красть, а строить – свои города, науку и технику, медицину и так далее. Но мы теперь взялись еще и бомбить – не чая даже, что бьем тем по самим себе, все пуще превращаясь из созидателей в разрушителей-самоубийц...