КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ НЕХОРОШО – И ХОЧЕТСЯ, ЗАДРАВ ШТАНЫ, БЕЖАТЬ ДОЛОЙ…. Александр Росляков. Писатель, журналист



КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ НЕХОРОШО – И ХОЧЕТСЯ, ЗАДРАВ ШТАНЫ, БЕЖАТЬ ДОЛОЙ… Некая дама из так называемых «культурных», судя по ее слогу, пишет в одной соцсети: «Спросите любого нашего человека: «Кто виноват, что мы так плохо живем?» Ответов будет множество: от бывшего мужа до действующей власти и мирового заговора. И мало кто начнет искать проблему в том, что он неправильно воспитывал своих детей или сам слишком ленив. Не хочу занудствовать… хотя хочу. Поводом послужил предмет личной женской гигиены. Обычный кроваво-грязный, из известных мест, который аккуратно подвешен за веревочку на кустике около моего подъезда. То есть какой-то homo sapiens где-то раздобыл, выбрал видное место и тщательно привязал к кустику. А остальные теперь должны ходить и смотреть… Это присказка, а сказка в том, что люди, которые стремятся покинуть Родину в наших реалиях – не предатели, а наиболее брезгливые индивиды. Даже если сменится все руководство на 100% – не поменяется ничего. Люди бегут от своих соседей по подъезду и лестничной клетке. Один сосед завалил подъезд хламом, второй, выгуливая собаку, не убирает за ней. И хорошо, если его собака не сделала все в лифте. Подростки обрывают почтовые ящики или кидают в них окурки… Не в силах изменить состояние и качество локации – человек бежит. Кто-то мигрирует вовнутрь себя, призывая на помощь горячительное, а кто-то стремится поменять мир вокруг целиком. Так кто же больший «предатель»? Кто бежит? Для меня тот, кто не убирает за своим псом – и есть самый большой ненавистник своей Родины, города, соседей и себя самого». Есть старое цыганское присловье: «Ну что, жена, этих детей помоем или новых нарожаем?» – которое тут можно так перефразировать: «Ну что, в этом доме приберемся или в соседский переедем?» Чистоплотную даму правильно воротит с души от нечистоплотности соседей – но меня воротит от ее чистоплюйства. Нет, я прекрасно понимаю, что речь вовсе не о том, чтобы снять с ветки, поборов брезгливость, пакостный предмет: местный пакостник живо найдет, чем заменить. И для уборки тут одним веником с совком не обойтись: в чистке нуждается сознание соседей – а с этим делом связываться, что называется, себе дороже. Однако любишь в чистом лифте кататься – люби и саночки с мусором из голов ближних вывозить! В мире наступившего на нас индивидуализма это, конечно, трудней и непривычней, чем вытряхать личный половичок – но иначе нам удачи не видать! Беглецов за чистотой в чужие страны встречают там как своего рода отброс – и надо быть нечистоплотным душой крайне, чтобы согласиться на такую роль. В чем главное затруднение в этой неподатливой, но необходимой работе над уродами, которые загаживают нашу жизнь не только физически, но и морально, вызывая чувство личной обгаженности, что сносить трудней всего? Боязнь показаться белой вороной, угодить под насмешки паразитов. Ну да, есть такой риск – как и в любом общественном почине; но надо не бояться, не стесняться, для чего полезно знать нужные прихваты. Вот как-то иду я по бульвару, впереди – роскошный БМВ, двое братков стоят, прислонясь к авто, тритий сидит за рулем и болтает с ними через открытое окно. Достает пачку сигарет, берет из нее последнюю – и кидает пачку на асфальт. Я останавливаюсь, поднимаю ее и громко, нарочито на публику, говорю, отметив краем глаза в сотне метров полицейскую машину: – Можно за тобой убрать? Браток смотрит на меня с недоумением – и отвечает под смех дружков: – Че, убери, если охота… – Не обидишься? – я интригую дальше и пацанов, и публику, которая приостанавливается вокруг нас. – На че? – Обычно люди за свиньями и прочими скотами убирают, тебя это не смущает? По изменившимся вмиг лицам стало видно, что не будь вокруг народа, эти братки меня прибили б тотчас. Но шкурный страх оказался для них сильней понтов, и так как я не трогался с места и народ, ожидающий развязки – тоже, стоявшие попрыгали в машину, и ее как ветром сдуло. Я же победоносно отнес ту пачку в урну и, чувствуя себя героем в глазах зрителей, продолжил свой путь. В моем подъезде подросли на моих глазах детишки – и завели дурную манеру: заходят перед тобой в подъезд с пружинной дверью – нет чтобы придержать ее на миг, делают вид, что не заметили тебя, и юркают вперед. Ничего страшного по сути – но это зернышко, из которого на конце свободно может вырасти тот самый тампон или подожженный почтовый ящик, если вовремя не выкорчевать. Прижал я как-то пару мальцов у лифта и рассказал им страшную историю, как один мальчик придержал однажды дверь перед соседом – и у него от этого отсохла, а потом отпала правая рука. Кажется, подействовало. При этом сам я, разумеется, держу дверь, если вижу соседей на подходе; они от души благодарят, особенно женщины с сумками в обеих руках. Но никак не привыкнут не бросаться сломя голову вперед при этом: для них мой жест обычной, ординарной вежливости – чуть не какой-то героизм, грозящий оставить их по гроб жизни у меня в долгу… Еще занятный случай. Как-то на утренней зарядке, подбегая к турнику на нашей набережной, я вижу стайку девчат лет по 14 верхом на поваленном дереве с сигаретами в зубах. Уже было пробежал, но потом все-таки вернулся, попытался пристыдить их за курево. – А тебе, старый хрен, какое дело? – говорят. –Прямое! Когда я совсем состарюсь, сам себя кормить не смогу – и из вас калеки вырастут, тоже кормить меня не сможете. И что мне тогда – ложись и умирай? Они озадачились слегка, мы еще о том, о сем поговорили; я сказал, что мальчики зовут курящих девочек хабалками – и ушел к своим упражнениям. Назавтра утром на том же самом месте вижу их же, с тем же куревом. Только когда теперь я приблизился, две девчонки мигом спрятали сигареты за спины. И вдруг мне: – Вы извините нас за вчерашнее, просто с нами никто никогда не говорил как вы. Мы все поняли, с завтрашнего дня курить бросаем, уже друг дружке слово дали. И вы нас здесь больше не увидите… Опять поболтали еще про школу, почему они ее прогуливают; про родителей, про телевизор, про мальчишек – мне интересно было послушать их дикорастущие, отвязанные от наших берегов суждения… И после я действительно их больше там не видел – но в их лице увидел чудо преображения из хамоватых «дурочек с переулочка» в хороших, стыдливых девочек, которым лишь не повезло встретить на своем пути этих «культурных дам». Укатили, знать, за их культурой за границу… Так вот, уезд – это не выход, а бегство, проигрыш, моральная капитуляция перед теми дикарями из БМВ, которые в конечном счете примут и испохабят вконец этих потерявшихся девчат. Словами УК – «оставление без помощи лица, лишенного возможности принять меры к самосохранению по малолетству…» На мой взгляд, такое деяние со стороны «культурной публики» – ничем не лучше, если даже не хуже, чем подвесить выше названную дрянь на куст. Зато сам факт сопротивления поганому поветрию – морально ободряет и приподнимает неравнодушного борца как в собственных, так и в чужих глазах. Капитулянт же будет так и так страдать – особенно уйдя во «внутреннюю эмиграцию». Говорят: «На упрямых воду возят, а на покорных – дерьмо». И наша власть, хоть и тупая с виду, наделена безошибочным чутьем, что и с кем можно позволить себе, а что нельзя. Однажды я пришел в свою управу по одному бытовому вопросу. Нашел дверь нужной мне сотрудницы, постучал, заглянул – она, не обращая на меня внимания, увлеченно и явно не по делу треплется по телефону. И еще делает мне эдакий привычный, хамский жест рукой: дескать пошел вон. Потом все-таки отнимает трубку от уха: – Не видите, я занята! – Я вижу, что вы заняты не тем. – Вы меня еще учить будете? – Вас – уже нет. Где сидит ваш глава управы? У меня вопрос к нему: что за сброд он понабрал в работники? Сотрудница преображается мгновенно: – Кать, я перезвоню, – шипит в телефон и лучезарно улыбается мне: – Вы проходите пожалуйста, присаживайтесь! Приносит извинения – и решает мой вопрос в два счета… Стоит нам всем как-то подсобраться, показать себя не лыком шитыми и не пальцем делаными, да еще попридержать, образно говоря, друг другу дверь – не заметишь, как и вся жизнь, и власть поменяются. Научимся дружно бодаться – станем не стадом клопов, коих давить поодиночке проще некуда, а народом, с которым, как с показавшим себя с лучшей стороны французским, шутки плохи. Но для начала нам бы стать хоть издаля похожими на тех таджиков, что в дворниках и батраках ухитряются путем взаимной выручки не худо выживать на нашей, чужой и холодной для них земле! На днях я с изумлением увидел в наших домах их мини детский садик с молодой, хорошо одетой воспитательницей и выводком беззаботно лопотавших рядом с ней по-своему детишек. Стало быть, смогли сообща и денег наскрести на это дело, и какую-то нашу чиновницу расколоть на разрешение! Да, они тоже – беглецы, и по большому счету у меня к ним та же претензия, что и к нашим: надо ладить жизнь на своей родине, а не на чужой. Но у них, изгнанных с родных мест наступлением еще более страшного средневековья, чем у нас, перед нами есть одно существенное преимущество: эта диаспорская солидарность, что города берет. А мы свою потеряли – следом неизбежно стали терять и города. И виноваты в этом лишь мы сами, ибо винить в чем-то наших дрянных правителей без толку: у них нет совести, за которую можно было бы прихватить, как у того подвешенного на кусте тампона. Главное, что сейчас нужно нам – понять, что мы друг другу не чужие и что поодиночке нам не выжить ни у себя дома, ни на чужбине. Не удирать во внутреннюю или внешнюю эмиграцию и на свои безысходные диваны – а наступать в указанном ключе. Только тогда эти тампоны будут отступать.