КАК Я НА МЕСТЕ РОВНОМ ОБЗАВЕЛСЯ ВРАГОМ КРОВНЫМ

У меня привычка – когда возвращаюсь с утренней пробежки по набережной Москвы-реки, на которой живу, подбираю всякий сор вроде пачек от сигарет и бумажек от конфет вдоль дорожки к моему подъезду. Бросаю в урну у входной двери, после чего поднимаюсь к себе, в душ – и за работу за компьютер.

А в моем доме есть сосед трудно определимых по пропитой морде лет – где-то эдак за полста. Не знаю, с чего он живет – скорей всего со сдачи жилплощади, отвалившейся от какой-нибудь умершей родни, как многие бездельники столицы. Целыми днями торчит со своей крохотной собачкой на детской площадке перед домом – с утра один, под вечер с собутыльниками бомжеватого пошиба. И вот какая у меня вдруг вышла с ним история.

Иду я с моей пробежки, таща какую-то подобранную попутно нечисть, он сидит на лавочке чуть поодаль, нога на ногу, внимательно оглядывает мою добычу – и делает жест мне: «Поди сюда!» Я подхожу – мало ли какая помощь может понадобиться человеку: бог помогал – и нам вменял. А он мне эдак дружелюбно-снисходительно: «А сходи, братец, мне за водочкой!»

Я даже не нашелся, что ответить на такой посыл спятившего, что ли, бездельника – и просто отвернул от него в сторону дома. И тут он вконец меня добил, уже в спину: «Вот мразь, дерьмовые бумажки собирает, а человеку за бутылкой сходить – нет! Ну точно из этих, из хохлов!»

И я в этой короткой реплике ощутил целый комплекс национального великорусского, окрещенного этой ногой на ногу превосходства. Во-первых, я, подбирающий на глазах всех такую дрянь, за какой даже таджик-дворник не нагнется, в глазах бездельника – нижайший, опущенный донельзя элемент, кому он – законный господин. А значит, во-вторых, должен был за счастье счесть столь необременительное поручение от обратившегося по-братски господина, дающего понять, что и меня ранним стаканом причастит. И, в-третьих, мой вызывающий отказ обличает во мне сущего гада, настоящего хохла, достойного уже в силу того всяческой казни.

На взгляд подобных трутней с царственной ногой на ногу и не опозоренными трудом руками, и весь Запад, больше не желающий клепать нам всякую всячину – те же паразиты. Своей бы клепкой занимались, пока мы на своем сырье нога на ногу сидим – и поставляя ее нам, а не учили б нас, как жить: мы сами знаем, кого нам щемить, кого щадить... И этот наш национальный комплекс превосходства, каким-то чудом сложившийся за время нашего пребывания в дремучем статусе страны-бензоколонки, стал совершенно нерушимым! И мой сосед, еще имеющий приемничек на ухе, который без умолку пищит, как мы национально велики в сравнении со всякими клепающими свои Боинги и компьютеры подсобными народцами – тут настоящая икона стиля!

Чувствую, он ко мне, подборщику и всяких его ошметков, за мой отказ принять его заказ такую ненависть затаил, что обязательно при случае во что-то ее вложит. Или свой мусор под меня как-то особо злостно изорвет и оплюет – или вовсе моей стоящей во дворе машине бок гвоздем проткнет. С него-то, босяка, взять нечего, а мне после того, как Запад в запчастях нам отказал, за свой ремонт на контрабандной ноге придется втридорога платить!

И это все в его теперь сверлящих меня по утрам глазах так и сквозит, и его возвышенная над целым миром поза нога на ногу мне, как и прочим таящимся за мной позорным рукодельникам – убийственно грозит.