ГИБЕЛЬ СОВЕТСКОЙ АТЛАНТИДЫ – УБОЙ НЕ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА, НО ЖИВЫХ ЛЮДЕЙ

Сегодня в угасающих, как огоньки после салюта, клеточках мозгов иных умников завелись такие паскудные слова как «совок», «совкодрочер» – знак крайнего презрения ко всему, что было при СССР.

Дескать эти «совки» до сих пор не могут с их гиблой трудовой стези перейти на более широкую – рыночной вольницы имени Гайдара и Чубайса. Отчего и терпят их заслуженный каюк.

Я сломал голову, но так и не понял, как путем каких-то банковских ходов можно жить без кормового в любом случае труда. И вспомнил тот «совок», в котором труд еще был всему голова…

Тогда у меня был очень близкий, нежный друг Ваня – председатель колхоза в Пермской области. Когда он приезжал в Москву, я водил его в «Сельскую молодежь», в «Комсомольскую правду» – где редактора восхищались его фольклорной речью и предельно точным взглядом не только на сельскую, но и всю остальную жизнь страны. Это все печаталось взахлеб, вызывая сперва дикий гнев в его райкоме и обкоме, а потом – дикие лавры, от которых он в итоге спился и погиб. Очень сложная, истерзанная самыми драматическими перегибами судьба…

Когда я приезжал к нему, он водил меня по его колхозу, по домам толковых стариков – погружая меня в некий новый, заповедный мир, исполненный мудрых трудовых устоев, вызывавших низкий поклон…

У Вани были дивные, очень красивые и смышленые сынок и дочка. Дочке 5 лет, гуляем с ней по огороду, она мне: «Дядя Саш, а у вас в Москве картоху ростят? – Нет. – А огурцы? – Тоже нет. – Почто? – Ну, там это не растет. – Поливайте!»

Сынок, слегка перебалованный с детства, докладывает мне в очередной мой приезд: «Я раньше не слушался, а потом послушался…» И папа с гордостью рассказывает: «Пришел днем домой вздремнуть, прилег, слышу, он в дом вбежал, пятками процокал в коридоре, меня не узрел. И говорит: – Едрена мать, папки нет, мамки нет, корова не ухожена, свинья не кормлена. Опять на мне все! Ну, пошел кормить…»

Потом Ванин колхоз убили: был приказ Гайдара делиться на паи – то есть членить живое тело на куски. Иначе закрывали банковское кредитовании и все кассовые операции. После чего вся эта сказочная Атлантида сгинула. И все, кто хоть чуть был жив, сбежали в города – Ванины дети в том числе…

И уже в недавнее время я оказался вновь в Перми – и чудом разыскал там уже взрослых детей моего друга. Несчастные, с исковерканными судьбами последыши, похоронившие в себе все, что ослепительно сияло в их отце и в том нимбоносном кругу колхозников, в который когда-то он ввел меня… Новая жизнь, в которой все перевернулось с ног на голову, не пощадила этих непригодных к ней детенышей: она с детьми без мужа, он с бутылкой без жены…

И хрен бы еще с теми комбикормовым и кирпичным заводами, с зарыбленными хариусом прудами, которые когда-то Ваня построил на его земле – а Гайдар убил. Живые души вымерли – вот в чем самое горе и страшный итог послесоветской напасти, постигшей нас за какие-то наши, возможно, неразгаданные по сей день грехи.