ЦАРСКАЯ ШУТКА

Как свет Екатерина образумила попов

За достоверность этой истории, когда-то рассказанной мне приятелем-историком, я не ручаюсь – но грубоватый юмор эпохи Петра Первого и Екатерины Второй в ней звучит вполне.

У Екатерины был обычай: прежде чем издать какой-нибудь указ она обращалась к архивам своего великого предшественника, где чаще всего уже имелись нужные соображения. И порой было довольно лишь несколько подправить их или дописать с учетом новой обстановки.

Начало же этой истории восходит к поражению Петра от шведов при Нарве, где русские потеряли почти все свои пушки. Петр удрученно сидел в Новгороде, руководя строительством оборонительных сооружений и не зная, чем отбиваться, если опять нагрянет супостат – а он скорей всего нагрянет. Демидовских железных заводов на Урале еще не было в помине; а те заводы, что остались от отца Алексея Михайловича, давали оружейного железа кот наплакал.

И как-то поутру царю доносят, что некий посадский человек, одетый дурно и, похоже, с перепою, хочет его видеть, дабы молвить некие заветные слова. Ну, нравы тогда были простые: хочешь – молви; складно сказал, алтын дадут, нет – пинка. Подводят того человека под царевы очи, вид у него точно скверный, и он бух в ноги Петру:

– Хочу, всемилостивейший, помочь твоей беде. Знаю, потерял ты пушечный наряд и гадаешь, где добыть литье для новых пушек.

– То правда, – отвечает царь, – но чем ты мог бы пособить? Вижу, и сам себе нынче не подмога.

– А вели мне чарку поднести, пропился я и задолжался, с похмелья умираю, денег ни полушки нет.

Велит царь дать ему вина, при этом замечает:

– Ну, гляди, коли без дела мою чарку выдул, дорого ж она тебе станет! Башкой заплатишь!

– А я того не боюсь, такова немочь в телесах. Но уж смилуйся, дай и вторую, для смелости, ибо хочу сказать дело неслыханное, дерзкое, но для тебя – великое спасение.

Подали ему еще чарку, выдул он и ее – и, перекрестясь, горячо шепчет государю:

– Так слушай: литья того у тебя много. На колокольнях колоколов за сотни лет понакопилось. Ежели швед придет, он те колокола снимет и увезет – как уже в лихое время делал. А снимем-ка их сами, отольем с них пушки и одолеем ворога: Бог сильных любит! А побив его, и Богу все вернем.

Такая мысль уже мелькала в голове Петра, да мнилась больно несусветной: а ну как то смутит дурной народ – и тогда воевать придется уже с ним, а не со шведом! Но этот голодранец, показавшийся Петру посланцем Божьим, и доубедил его. Наградил он аж полтиной болезного, облобызав его хмельную харю – и тут же написал указ: переливать колокола на пушки не только в Новгороде, но и по всей Руси. После чего в битве при Полтаве шведы и были разбиты из тех перелитых пушек.

А храбрый пьянчуга якобы на той царской монете, под которую никто не смел не дать ему в долг, расторговался так, что вышел в первые новгородские купцы. Но после смерти Петра местные святоши его со всей его семьей и затопили в Волхове…

Минуло с тех пор 60 с лишним лет, и вот уже к Екатерине Второй являются послы от новгородского священства. И бьют челом: «Ваш предок Петр Алексеевич изволил ради победы над шведами перелить наши колокола на пушки, обещав оные потом вернуть. Да так и не вернул. Не изволит ли ваша царская милость исполнить его обещание?»

Екатерина по ее обыкновению спросила, не осталось ли по сему делу каких рескриптов от Петра?

Ей живо откопали челобитную еще его времен от тех же новгородских иноков, а на ней такая резолюция: «А х.. вам моего не надо?» И подпись: «Петр». Тогда царица взяла перо и своей нежной ручкой дописала: «Я же, как женщина, и того предложить вам не могу».

И отдала сию бумагу ошарашенным попам.