ИСТОЧНИК РОДИНЫ

Москва сегодня для всей остальной страны, глядящей на нее раскрыв голодный рот – что-то немыслимое, непостижимое! Запружена несметно дорогими иномарками, вплоть до таких сверхновых, что в Европе еще только через месяц выйдут в свет – а тут уже катаются! Сверхдорогие рестораны, церкви, бордели, чьи посетители с утра до ночи ничего не делают – и ничего!

Один мой друг, ушедший некогда в торговлю и попавший в этот дивный цвет, как-то признался мне: «Ты знаешь, до того уже наладился процесс, что я работаю минут 15 в день, не больше. На обед иду в час дня, в три возвращаюсь, все кабаки уже знаю, только не знаю, какой выбрать на сегодня. Об этом размышляю до обеда, а потом уже и думать не о чем…»

Еще когда-то он же рассказал как анекдот: «Приехал ко мне дальний родственник с Архангельска, а у меня ремонт в новой квартире, в старой кавардак, сели на кухне ужинать. Работает он там в каком-то институте; узнал, где я – и спрашивает: «И сколько ты получаешь?» Я, чтобы его слишком не пугать, сказал: «Ну, ставка – под семь тысяч в месяц». А он не понял даже, о какой валюте речь: «Ну, тоже ничего. У меня и до восьми доходит!..»»

Этот-то бедный родственник и подбил моего друга на необычайный для него вояж. Кстати когда он сделал в новой квартире весь евроремонт, коллеги надоумили его эту квартиру освятить.

– Я-то, – говорит он, – сам безбожник, но сегодня это, как галстук и носки от Гучи, надо. Дали мне телефон батюшки из Переделкино, сторговались, он приехал, пахнет хорошо, благообразный, жене очень понравился, она сейчас же к его ручке. Окропил все, обмолил углы – и к столу откушать. Выпили по единой, где одна – там и вторая, потом Бог троицу любит; потом мне надо было уже ехать – и он предлагает на своей машине подвезти. «А не боитесь после этого?» А он: «Рука отсохнет, кто покусится!» А тачка у него – покруче, чем моя; я спрашиваю: «А сие откуда?» – «Братия подарили». – «Эти самые?» – «Оне. Заблудшие-то души больше к Богу тянутся!» Ну, судя по его тачке, заблудили они там по полной программе!..

И вот сама история поездки моего товарища, чем-то в миниатюре напоминающая радищевское «Путешествие из Петербурга в Москву»:

– Моя покойная мама родилась в селе Унежма на реке Онеге. Я раньше никогда там не был – но тут возник этот архангел Петя и впарил мне свои координаты. Я и подумал: а чего б впрямь туда не съездить? В Москве я уже все меню узнал, в Испании, Египте – тоже, а своей исторической родины еще не видел. И позвонил ему: давай прилечу к тебе на выходные, съездим в Унежму, я за все плачу. Он – с радостью, жена – наоборот, поскольку поняла мой замысел совсем не так.

Самолет вылетал из Шереметьево в 6 вечера, прошли мы спецконтроль, ждем, ждем – на вылет не зовут. Люди к буфетам потянулись, но там кофе растворимый – 200 рублей, пиво – 300, водка – от трехсот за рюмку и до бесконечности. И все – назад. Тут объявляют: рейс задерживается. И вот ходил народ ходил, бродил-бродил, как белый мишка в зоопарке, и стал сдаваться – кто на кофе, кто на водку с пивом. С нами еще летел артист Песков, тот самый пародист, с каким-то еще педиком, одетые в последний писк, и я слышал, как две тетки спорили: это такие мужики или такие девки? Они вообще взяли коньяк.

Слегка повеселело, снова объявляют: рейс еще задерживается. Народ это воспринял как сигнал к буфетам – и так до ночи мы туда ходили и ходили. Я еще слегка перекусил – и оставил там ровно полцены авиабилета. Даже подумал, что эти буфетчики отстегивают летчикам за их задержки: с такими ценами этот буфет должен давать навара больше, чем весь авиапарк.

Ну а что ты хочешь, у нас весь бизнес только так и строится. Я как-то в бане парился с коллегой, на порядок круче моего: у меня дача на 60-м километре Волоколамки, а у него на 20-м Рублевки. И говорит, в порядке опыта: «Я плачу только тем, кто приходит с автоматом, остальных кидаю. Зову главбуха: «Вы по тому-то счету оплатили?» – «А что, разве не дошло? Проверим, приходите завтра!» И будет так ходить лет сто, сунется в арбитраж – там все тоже схвачено, откладывают дело по болезни адвоката, а он у меня не слазит с бюллетня!..»

Короче, где-то уже к 12-и выходят двое в униформе: на самолете при посадке лопнуло колесо, стали менять – но во всем Шереметьево не нашлось ключа к колесной гайке. Авиакомпании-то сейчас все карликовые, гайки везде разные, и этот ключ есть только на базе в Архангельске, откуда его только завтра привезут. И потому всем предлагают переночевать поблизости, автобус сейчас подадут.

Сели в автобус, едем, я в окно смотрю – и сердце начинает учащенно биться: нас везут в пансионат Планерное, где двадцать пять лет назад я познакомился с моей женой. Звоню ей прямо из того же номера, где первый раз ее уцеловал, взыграло ретивое: «Я в том самом Планерном! Бери такси и приезжай!» Правда, она восприняла это как мой пьяный бред – на что, увы, имела основания. Но я один, наверное, из всех, включая тех пародий на людей, был рад этой задержке, окунувшей меня в память юности. Хотя там водка оказалась не дешевле, и я таки удвоил цену за билет, еще не сев даже в самолет.

Но утром мы в Архангельск вылетели – и, как ни странно, туда прилетели. Петя уже замучился меня встречать, он спать уезжал домой – и наша встреча в их буфете обошлась мне ровно в одну десятую затраченного на улет.

Остановиться я решил в гостинице, чтобы не стеснять Петину семью и не стесняться самому. А Архангельск – город маленький, хотя, как он сказал, в России самый длинный: тянется вдоль Северной Двины чуть не на 50 километров. Но все там друг дружку знают, и он меня по блату поселил в какой-то их блатной гостинице «Центрин». Внутри все очень чисто, обходительно, больше половины номеров пустые, но на двери парадная табличка: «Извините, сегодня мест нет».

Мне это напомнило, как я когда-то был в городе Бежецке под Тверью. Все сикось-накось, рытвины, канавы – это когда русские бежали от татар, сделали там привал, а татары дальше не пошли, так этот Бежецк и возник. И словно все еще гадал: завтра опять бежать – или еще на сколько-то остаться. Но посреди – высотная гостиница; я прописался там – и к лифтам, кнопки жму, а мне тетка сзади: «Чего жмешь – не видишь, что написано?» А на стене такая же несъемная табличка: «Лифт не работает», – которую я из-за этого и не заметил.

Потом пошли мы с Петей смотреть город. Смотреть особо нечего: улицы – как в том же Бежецке, но магазины как в Москве. Всякой китайской электроники, по ценам ниже нашего, навалом – но рыба в полтора раза дороже. Траловый флот у них накрылся оттого, что недодали в Москву взяток по рыболовным квотам, но все равно к Норвегии, откуда возят нам всю рыбу, ближе. Конечно, комбинации при этом в принципе возможны всякие, но это уже – чистый беспредел!

Зато по водке – ажур полный. Она там и местная, и из Москвы, и из Дагестана; и цены – самые оптимистичные. Как у меня есть один поставщик с провинции Павел Ерофеич, его спросишь: «Ну как жизнь?» – «С утра – хреново, а под вечер – не нарадуешься!» Вот этот лифт у нас работает сейчас! Я слегка знаю этот мир: люди там рубят бабки тихо и без большой политики, а обороты – не меньше нефтяных!

В центре прямо к их высоткам примыкают деревянные дома – и еще топятся дровами. И по всем автобусным маршрутам ходят маленькие «Пазики», как у нас на ритуальной службе. Петя хотел в один такой меня всадить, но во мне что-то содрогнулось: я в таких маму с папой хоронил. Благо тех же бомбил не меньше нашего, сразу по три подскакивают, только руку подними.

А дальше он задумал познакомить меня с их духовной жизнью. Позвонил какому-то отцу Василию, который с каким-то еще отцом Николой уже нас ждали на духовную беседу. Зашли мы в супермаркет, я сказал: «Ты сам возьми, что нужно, не стесняйся». Он, уже поняв, что я ставку получаю не в рублях, не постеснялся – и мы с полными пакетами пришли к этим отцам.

Такой загаженной квартиры, как у них, я сроду не видал – хотя полно каких-то книг, икон, старинных с виду. Сели, раскрыли водку, закусь – но ее отцы сразу отмели: «Пост, ничего животного нельзя!» – «А водку?» – «А она – ростительная, можно». Какие они батюшки, я так и не срубил. Только из разговора понял, что держат какой-то бизнес по книготорговле и местному пиару.

Обхаяли всю власть, особенно последние их выборы – за то, что на них наняли московские бригады. Потом Петя поднял тост за меня: что я – их же архангельский мужик, хоть и зажравшийся москвич, но вот на родину приехал – и еще всем налил!

Тут эти батюшки меня, как переделкинский, крестами окрестили: «Свят, свят!» А я еще сказал, что помню от покойной мамы, что был в Архангельске такой пригород Соломбала, где жили девки-соломбалки, самые оторвы. «Так они и сейчас есть! Хочешь, позовем?» – «А в пост – не грех?» – «Бабы – это ростительное, можно». А главное, цены так на них так упали, что грех – не позвать. «И почем они у вас?» – «Семьсот за штуку – и еще всем даст. А ну-ка ты, отец Никола, достань поганую газету с телефонами!»

Короче, выставили они меня еще на пару этих соломбалок, но тут вышел такой суп с котом. Пошел я в уборную, а там вонища, бачок подперт ржавыми санками, на полу пачка обоссанных газет, на них сидит облезлый кот – и волком смотрит на меня. И когда подвезли девчат, возникший от всего этого ком блевоты настолько задавил меня, что я решил компанию оставить – и уехал в свой «Центрин». Еще у этих соломбалок, как разулись, оказались до того мозольные ножища, что я почувствовал: просто не выпью столько водки. Хотя еще один коллега мне открыл такое ноу-хау: ездить в ночное из Москвы в провинцию, где по девчонкам и кабакам выходит тройная экономия.

Назавтра Петя, как договорились, пришел ко мне в гостиницу – с уже довольно смурной рожей. «Ну как вчера повеселились?» – «Да я после тебя же и ушел. Отцы вцепились в девок – ну не драться же из-за говна! Они, конечно, молодые, склизкие – но все равно потом идти к жене. И так скандал, что денег нет, а так – еще поганей! Это у вас в Москве все в кайф, ты вон за девок заплатил – и кинул нам, как с барского плеча. А у нас все как-то, бляха-муха, не с того плеча!»

Поправились мы пивом, взяли еще на дорожку – и с обуявшей меня ностальгической слезой доехали автобусом до моей родной Унежмы.

В мамином доме жили уже совсем другие старики, но встретили нас как родных. Хотя сперва при встрече с их житьем я ощутил себя как на другой планете. Как они тут живут? Как можно вообще так жить? Печь дровяная, готовят в закопченых чугунах, жрут в основном картошку, сами ее с какими-то нечеловеческими муками и садят.

Но за столом контакт окреп, пришли еще соседи, с которыми мы просидели дотемна. Водки, хотя я ее взял с запасом, как обычно не хватило, но тут же сбегали за местной, а у них она – 40 рублей поллитра. Какая-то, видно, уже совсем паленая отрава, я спросил: «А не страшно ее пить?» – «А не пить – еще страшней. Без водки все давно б сошли с ума. Как мы живем, так вообще никто не свете не живет. Работы нет, зарплата – две тыщи в месяц, и ту не дают. Без пищи человек недели две может прожить, а без нее и двух дней не протянет!»

После этой водки, которую я уже пить не стал, Петя совсем сдох, а эти инопланетяне – ничего. И мы с одним из них даже пошли на ловлю местной семги. Я греб на лодке, а он ставил сеть, направляя меня каким-то ласковым при свете ночи северянским матом. И до того доходчиво, что я все, как ни странно, понимал – хотя делал это первый раз в жизни. Так я прошел крещение на «браконьёра» – и наконец лег спать на сказочно пахучем сеновале.

А ночь-то северная – белая; только заснул, как этот инопланетянин будит снимать снасть. Вода в реке прозрачная, всю сеть видно до дна, но в ней ничего нет, только посреди залипла какая-то газета. И я еще подумал, что кроме этой дряни ловить здесь больше нечего. Но когда подгребли, глядим, это не газета – а огромаднейшая семга!

И потом этот мужик всем с детской радостью рассказывал про эту «газету». Мне ее тут же засолили и передали в дар, после чего мы с воскресшим из вчерашней комы Петей уехали в Архангельск, и я улетел домой.

В целом впечатления от этой вылазки у меня остались плюсовые, во всяком случае я получил их больше, чем за те же деньги мог поиметь в ночной Москве. Как бы открыл этот источник родины, достаточно загаженный, но еще выдающий эти слезы – его основной, хотя и некоммерческий продукт. И мысль купить тем старикам из материнской хаты этой картошки на всю их оставшуюся жизнь была, но потом как-то сплыла. Как-то подумалось, что это уже будет некий пиар, который мне на самом деле ни к чему. Один черт изменить их жизнь мне не дано, ну а так просто поддержать людей – как-то нелепо показалось.

Хотя, может, это и надо – но это уже в какой-то другой жизни. Ну а пока живем так, как живем – пока нас всех не принял этот ритуальный «Пазик»…