СТРУНА ИРАНА

У писателей-профессионалов, к коим я отношу и себя, есть одно проф-заболевание: о чем бы они ни писали, в центре картины вечно сам писатель, а за ним уже – весь остальной видеоряд.

Сергей Сорокин, бизнесмен из подмосковного Королева, показал себя в его заметках об Иране не писателем – а описателем этой малоизвестной нам страны. Этот удивительный для наших дней подвижник тратит свои доходы не на всякий злачный сор, а на действительную поддержку музеев и библиотек, познавательные путешествия. И вот его уникальный очерк об Иране, присланный мне в виде личных впечатлений.

Александр Росляков

Жизнь – это книга; ты не сетуй,

А изучай ее весь век.

Нашедший благо в книге этой –

И есть счастливый человек.

Джами

О чем поет тар

Тар по-персидски – это струна и любимый иранцами народный музыкальный инструмент. Кто слышал музыку Тара – уже с ней не расстанется. Тар словно плачет о невозвратности времени, несбыточных мечтах и надеждах. Но плач его светлый, даже после самых грустных дум возвращает в опорную тональность утешения. В нем слышен ветер гор и моря; слушая его, словно касаешься глиняных стен крестьянской хижины или пересыпаешь чистый песок пустыни. Тар говорит о чем-то самом важном, о чем мы забыли в толчее больших городов: «Да, все пройдет, но жизнь имеет смысл. Так было, есть и будет…»

А сам Иран для нас сегодня – таинственная страна религиозной сосредоточенности и восточного традиционализма. Скупые сведения о нем касаются лишь громких политических заявлений, глобального противостояния и напряжения. Но в них нет истинной жизни людей, истории, лиц школьников, весело возвращающихся после уроков домой, необычайно голубого неба, и, конечно, нет музыки тара. Но именно это и есть настоящий Иран.

…Иранскую визу я получил за день до вылета, и слегка заволновался, когда в Тегеранском аэропорту Мехрабат обещанный водитель меня не встретил. Я сразу стал добычей местных таксистов, впрочем знавших меру деликатности. Все прилетевшие разошлись, аэропорт опустел. И тут вижу, невысокий округлый мужичок неспешно идет по залу, держа в руках лист бумаги, на котором неровным почерком написано по-английски «Serguy».

Он мне принес извинения – и весь следующий день ходил за мной как преданный слуга, чем приводил меня в смущение. Шумный, многолюдный Тегеран утомил меня уже на второй день. Да, музеи в нем прекрасны, но мне хотелось познакомиться с людьми маленьких городов и деревень, увидать иранскую природу, потрогать песок пустыни. И через два дня я уже летел в Шираз.

В этом городе поэтов, окутанном романтической пеленой, по преимуществу традиционные низкие дома с плоскими крышами, много молодежи, улыбок, симпатичных молодых лиц. На могиле Хафиза, самого чтимого персидского поэта, под звуки разливавшейся по этому святому месту музыки я прикоснулся к надгробному камню – как это делала вся вереница посетителей.

В двух часах езды от Шираза – Персеполис, гордость Ирана, столица основателей империи Ахеменидов. В величественных руинах виден прекрасный дворцовый комплекс, куда со всех окраин съезжались покоренные народы, чтобы принести дары и поклониться персидскому царю. Древний архитектор как бы включил в комплекс всю долину вместе с окружающими горами, заходящим солнцем и поднимающейся из-за восточного хребта луной.

Сохранившиеся барельефы поражают совершенством отделки. Вереницы гостей застыли на века в нескончаемом движении к престолу шаха. Запечатленные рукопожатия – как символ дружественного принципа объединения империи. Мой спутник, студент Ширазского университета, рассказал, что на строительстве дворца не было рабов. Документальные свидетельства говорят, что все работы проводились на основе свободных договоров с мастеровыми людьми. И это тоже предмет гордости иранцев за своих предков.

Потом я поехал в Фируз-Абад. Мимо дороги пробегали деревни и маленькие поселки, караваны кочевников, древние здания и мосты, органически вошедшие в сегодняшнюю жизнь людей. Крестьяне здесь собирают по три урожая в год. Но глядя на скупую почву, понимаешь, что годы и века потребовались терпеливым труженикам, чтобы окультурить ее.

Вот идет иранский крестьянин по залитой солнцем земле. Быт его прост, в одежде нет изысков, но как спокойно и с каким достоинством он идет! Его красит любовь к труду, к своей земле. Он – человек труда, основа любой цивилизации, какими бы высокими технологиями она ни обладала. Иранские крестьяне и ремесленники не возражают, чтобы их фотографировали, но им это не по душе: внешнее любопытство опережает или даже подменяет истинное человеческое общение…

Фируз-Абад – столица второй древней иранской династии Сасанидов. Их правление началось в 3 веке новой эры, когда и был построен их необычный дворец – главная достопримечательность Фируз-Абада. После империи Ахеменидов, разгромленной Александром Македонским, страна была обескровлена и раздроблена на отдельные сатрапии. На былое величие не было сил и средств. И этот дворец – скорее циклопический караван-сарай из множества залов-шатров, напоминающих дома кочевников. Он сложен из огромного количества камней, толщина стен поражает воображение. Это сооружение – символ воли к возрождению. В тяжелую годину тар не только плакал о былом, но и звал к новой жизни – и нация поднялась с колен.

В 7-8 веках в Иран пришли арабы и принесли сюда ислам. Война вновь поглотила лучшие силы страны. Подверглась гонению одна из самых древних религий мира – зороастризм, родившийся в Иране за 10 веков до Христа. Потом пришли Чингизиды, за ними – Тимуриды. Но все завоеватели схлынули, растворились в глубокой культуре Ирана, и только ветер да песок до сих пор рассказывают о великой драме иранского народа, о его силе и духовном величии.

Возле дворца старинный пруд, в котором благодаря ключам очень чистая вода. В древности люди, приходившие к правителю, должны были посидеть у пруда, успокоить свои мысли. Сколько же мыслей и страстей повидал этот пруд за тысячу лет! И я, охваченный атмосферой покоя, долго глядел в него. «Так было, так есть и так будет...» – пел словно где-то рядом тар.

Крестьянский быт

Затем я отправился в иранскую глубинку, в деревню Баванат, расположенную на границе гор и пустыни. Это самая обычная деревня, но один предприимчивый крестьянин Аббас Берзигар организовал для туристов «маршрут кочевников». По дороге лишь редкие мотоциклисты были подтверждением того, что люди живут в этих местах. Красивые, уходящие в облака перевалы. Одинокие, словно из незапамятных времен, деревни из глинобитных построек с плоскими крышами…

Меня подивило крепкое здоровье тамошних жителей. В одной деревне бодрый человек, чинивший собственный дом, оказался 85-летним стариком. А старушке, несшей вязанку хвороста из леса за пять километров – больше 100 лет! Нелегкая забота о хлебе насущном, если она в гармонии с естественными ритмами, не сокращает, а продляет человеку жизнь!

Затем нам вдруг дорогу преградил выскочивший из кустов патруль – два человека с автоматами Калашникова. Поняв, что мы – туристы, они нас пропустили. Гид объяснил, что они ловят наркокурьеров из Афганистана.

Употребление наркотиков самими иранцами незначительно, но наркотрафик создает опасный прецедент и вредит репутации Ирана. Именно поэтому иранское правительство решительно с ним борется. При мне в следующей деревне полицией была задержана машина с наркотиком, вокруг которой скопилась толпа любопытных. В Иране за транспортировку наркотиков наказывают вплоть до смертной казни. Действует система запретов на пропаганду алкоголя, азартных игр, разврата, насилия и прочее, заполонившее сейчас у нас экраны телевизоров.

Правда, как говорят, охотники до злачных развлечений существуют, но такие ограждают свои дома высокими заборами, даже с колючей проволокой. Но большинство, включая молодежь и студентов, умеет быть в хорошем настроении без вредных стимуляторов. Чем выше профессиональный уровень, чем больше человек трудится, тем трезвее его образ жизни…

Деревня Баванат – это скопление жилищ из глины с соломой. Основа местной жизни – вода, глина, земля, солнце и еще пастбища для овец. Этот постоянно воспроизводимый базис – гарантия прочности трудового быта, люди живут так уже сотни лет, практически независимо от внешнего мира. И случись с ним любая беда – их жизнь не пострадает.

Но сейчас правительство Ирана все больше заботится о развитие деревни. Большинство деревень газифицированы (Иран – второе после России государство мира по запасам газа) и обеспечены электроэнергией. Правительство строит дороги по всей стране, благодаря чему даже отдаленные деревни имеют хорошее сообщение с внешним миром.

И еще важная черта иранского общества – забота об образовании. Все дети учатся – и мальчики, и девочки. Я был поражен, как много иранских девушек путешествует по стране, посещает музеи, исторические места. В курс обучения входит самостоятельное ознакомление с историей и природой страны.

Вообще иранцы очень любят своих детей и уделяют их развитию и образованию огромное внимание. Но в этом кроется и зерно конфликта поколений. Молодежь, получив хорошее образование в университетах с опорой на родителей и государство, порой с вожделением смотрит на глянцевую обложку западного образа жизни. Как результат – концентрация молодежи в городах, мечты какой-то ее части об эмиграции, угроза деконсолидации общества на почве индивидуализма. То есть проблемы существуют, где их нет. Но Иран старается решать их на основе тех традиционных ценностей, которые хранили его непрерывное существование не одну тысячу лет.

Но вернемся в Баванат. Неподалеку от него мы осмотрели старую, заброшенную деревню, окруженную пятиметровой глиняной стеной. В Иране с древних времен до конца 19-го века типичной была деревня, имеющая «крепостную стену» для защиты от непрошеных гостей. Самой большой площадью внутри владели местные ханы. Только в середине 20-го века их влияние было укрощено. Точно так же правительство отняло власть у кочевых ханов, управлявших значительной частью населения. Каждое кочевое племя – до 3-5 млн. человек!

Сейчас в старой деревне нет никого кроме двух недавно поселившихся семей. Их дело – ковроткачество. Впрочем изготовление ковров скорей можно назвать одним из способов разорения, т. к. при всей его трудоемкости цена на ковры, несмотря на кажущуюся дороговизну, не окупает в полной мере затрат труда. Ковер размером 6 х 3 м две женщины ткут целый год, надеясь получить за него 1200 долларов. Минус сырьё – на руки примерно 800-900 долларов за год труда, от которого болят глаза и спина!

Затем мы посетили местный заповедник с шахтой по добыче железной руды времен Ахеменидов. Вход в шахту высоко на горе, метров 700 от основания. Весь склон усыпан огромными глыбами. Поражает, как люди в далекие времена могли разработать это месторождение, если даже подъем к нему требует немалых усилий. Но технология добычи была гениально проста. В монолитной породе сверлили отверстия, в которые забивали деревянные колья. Затем колья поливались водой, дерево расширялось, и создаваемое им напряжение раскалывало породу.

Автотранспорт в Иране представлен разными, в том числе экзотическими моделями возраста до 30 лет: сухой климат позволяют машинам служить долго. Наибольшей популярностью у фермеров пользуются пикапы, у горожан «Пежо-405» местного производства. Удачная модель, соответствует и климату, и уровню жизни, и запросам населения. Из грузовиков чаще встречаются тоже доморощенные «Мерседесы». Иран старается покупать не готовые изделия, а лицензии на производство или компании, пришедшие в упадок, но с традиционно хорошей репутацией. В результате растет местная промышленность и занятость населения, можно управлять ценами на продукцию.

Бензин в Иране стоит около 10 центов за литр: оказывается, добывающая нефть страна может себе такое позволить! Он, правда, одной марки – «бензин», но им успешно пользуются владельцы всех видов транспорта.

Иран, на мой взгляд – спасательный круг для нашего автопрома. Наши УАЗы, Газели, «Бычки» и пр. могут найти здесь самый широкий спрос. До сих пор иранцы сохранили самые добрые воспоминания о «Победах», которые долго служили в качестве такси по всей стране.

Персидский залив

Желая добраться до самой южной окраины Ирана, я выбрался на остров Киш – свободная экономическая зона и самой природой выбранное место отдыха. Здесь все иначе. В отелях – запрещенная на материке музыка иранских эмигрантов (наподобие МТВ). Мне интересно было посмотреть, как иранцы слушают эту музыку. У части молодых она находит отклик, работая как средство пропаганды западной жизни. Но людям пожилых и средних лет жизненный опыт говорит, что есть вечные ценности, и подвергая их сомнению, можно разрушить всю основу жизни.

Атмосфера на острове – курортная, но многие прибывают, чтобы закупить (цены здесь низкие) разные бытовые вещи – вплоть до стиральных машин. На великолепных пляжах в ноябре никого нет. Я купался практически один, хотя вода была градусов 30, и просиживал в ней часа по три за один заход. Вдалеке по Персидскому заливу плыли корабли, где-то там – побережье Омана, а в той стороне – Ирак и американский военный флот. Но здесь – мир, покой и тишина, воистину земной рай. Сперва я опасался морской фауны, каких-нибудь змей или акул, и не удалялся от берега больше чем на 30 метров. Но и животный мир Персидского залива был не агрессивно настроен ко мне, во всяком случае никто не покушался на мою плоть, и вскоре опасения отпали сами собой.

Киш имеет и свои исторические ценности. Здесь есть древний город, совсем небольшой, но хорошо сохранившийся. В нем целая система сложных подземных каналов, служивших для снабжения населения пресной водой. Сам остров образован кораллами, поэтому прокладка каналов в мягкой породе была относительно легка. Но если бы вы видели эти каналы! Они велики и продолжительны. Вода в них обессоливалась и фильтровалась почвой…

Город вечного огня

В город Язд мы въехали вечером, когда его улицы были оживленными, но не перегруженными, как улицы Тегерана или Шираза. В них еще оставалась атмосфера небольшого городка, где лица людей не сливаются в поток. Гостиница, в которой мы остановились, была перестроена из древнего караван-сарая с типичной планировкой, когда жилые комнаты находятся по периметру двора. В большом зале ресторана попугаи без клетки, камин, гранатовые деревья, увешанные спелыми плодами.

Кухня в Иране опирается на баранину, дичь и рыбу. Качество пищи выше всяких похвал. Изумительный по рассыпчатости и аромату белый рис, политый шафраном. Мясо – сочное, в основном в виде кебоба, пряное, с легким ароматом жарки на открытом огне. Много овощей и фруктов. Особенно мне понравилось йогурты и йогуртовая вода, своего рода кефир с добавками различных трав. Я сначала не знал свойства этого напитка навевать крепкий сон, выпивал за обедом целый кувшин, после чего всегда проигрывал битву со сном.

Гидом по Язду оказался местный студент Бехзад, зороастриец по вероисповеданию, превративший экскурсию в занимательный рассказ об истории Ирана, Язда и зороастризма.

Язд – центр зороастрийской религии. Здесь поклонники «светлого бога» Ахура Мазды поддерживают их культовый огонь уже более 1 000 лет. Во время гонений со стороны арабов он был перенесен в Индию, но затем вернулся на свое священное место. Удивительно смотреть на огонь, горящий тысячу лет! В зороастризме «светлому богу» противостоит Дух Зла – Ангро Манью. Это абсолютное Зло, равное по силе благому богу. Каждый из богов создал свою армию духов, которые обречены биться девять тысяч лет. И исход этой битвы зависит от добрых или злых «мыслю, говорю, поступаю» человека. Многие более поздние религии в той или иной степени впитали в себя образы и мифологию зороастризма.

Бехзад показал мне множество мечетей в Язде, среди которых были и очень старые, 13-го века. Мы наблюдали, как жители города замешивают глину с соломой и ремонтируют крыши собственных домов, ходили в лавки ремесленников, музеи. Особенно меня поразила мастерская знаменитого иранского мастера музыкальных инструментов Муслима Мирзазадеха. Сам мастер – молодой человек; главное, что привлекало в его облике – это выразительные, немного грустные, с большими ресницами глаза. Глаза, за которыми – целый мир, глаза «без дна». Я попросил его сыграть на таре. По двору полилась музыка чистой души – страдающей и строгой к себе, созерцательной и романтически страстной. Она то нервной молнией ударяла в глиняные стены двора, то тихо разливалась, растворяя стены и все земные границы….

Мы не заметили, как вокруг собрались люди, и когда музыка стихла, раздались аплодисменты. Я спросил музыканта: что вы слышите в этой музыке, как вы ее понимаете? «Если бы мог сказать словами, не играл бы», – ответил он.

Но с этой минуты все в Язде для меня ожило, я слышал тар везде, где находился. Его настроение захватило мое воображение, я видел уже словно не просто улицы и людей, а борьбу Добра со Злом, где исход битвы еще не определен, но чудный музыкальный свет дает надежду на благой исход.

Затем мы поехали к «Башням молчания». Это древнее зороастрийское место погребения. Считая четыре первоосновы мира – огонь, воду, землю и воздух – чистыми, зороастрийцы не вправе их загрязнять. Поэтому в Язде до 1958 года умерших поднимали на высокий холм, где их укладывали на огражденной стеной площадке. Птицы съедали плоть умершего. Кости служители культа опускали в яму по центру площадки. Когда яма наполнялась, ее заливали кислотой для их растворения. И так продолжалось из века в век…

Но такой ритуал связан с риском инфекционных заболеваний, и потому со временем он был запрещен. Но в остальном зороастрийцы, как и другие конфессии, в Иране не испытывают серьезных притеснений. Проблемы могут быть лишь на уровне бытовых традиций. Например, зороастрийская религия допускает вино, запрещенное официальной религией – исламом. Но так как зороастрийская община не противопоставляет себя большинству общества, особых трений здесь не возникает тоже.

Спустившись с «башней молчания», мы прошли на новое кладбище – ряды белых мраморных плит, расположенных в геометрическом порядке. На одном из надгробий Бехзад зажег недогоревшие благовония. Повеяло сладковато-пряным экзотическим ароматом. Рядом росла иссиня-черная ягода, как-то связанная с погребальным обрядом, которую он предложил мне попробовать. Терпкий, непривычный вкус ягоды и благовоние привели меня в какое-то оцепенение. Мне показалось, что я здесь жил всегда, вместе со всеми древними людьми…

Потом мы оглядели несколько старинных караван-сараев, рынок и местные инженерные сооружения – включая, может, древнейшую в мире систему кондиционирования помещений. Если взглянуть на Язд с высоты мечети, бросается в глаза множество высоких глиняных башен над домами, имеющих вертикальные прорези наверху. Язд находится на границе с пустыней, летом здесь царит жара. И эти высокие трубы интенсивно продували помещения. Внутри они секционировались: часть секций работала на приток воздуха, другая – на вытяжку. Под трубой спали в жаркое время; чем состоятельней граждане, тем выше трубы. Самая высокая в Язде труба 35-и метров высоты!

Еще образец древнего комфорта – льдохранилища. Это полусферические чаши в земле диаметром около 20 метров, имеющие куполообразную крышу с отверстием для дренажа испарений. Туда в зимнее время закладывался лед, сохранявшийся все жаркое лето.

Еще в Язде есть музей воды. Основная часть экспозиции посвящена сложным подземным каналам, обеспечивавшим в древности иранские города водой. Копали их вручную. Широко применялся детский труд, так как дети могли проникать даже в самые узкие места канала. Но в целом это был труд всей общины, относившейся с высшим почтением к воде – как к богу жизни в знойном и засушливом краю. Воду забирали с гор, по подземным водоводам подавали в город, где разводку по кварталам и домам осуществляли уже сами жители…

Раньше я видел хну только в маленьких пакетиках в галантерейных магазинах. Здесь же ее было много, невообразимо много. На фабрику в Язде листья лавсонии поступают в мешках, на мельнице их перетирают в порошок зеленого цвета. Затем его фасуют, ставят штамп и отправляют во все концы света. Процесс несложен, но условия труда тяжелые. Темные помещения, огромное каменное колесо мельницы, и снующие вокруг люди в зеленых от пыли одеждах. Я пробыл там минут пятнадцать – и весь покрылся этой пылью. Как же работают здесь люди годами, что у них в легких? Бехзад сказал, что здесь одни афганцы. Эти бедняги из разоренной непрерывными войнами страны бегут к соседям и берутся за тот труд, что не станет выполнять никто из местных. Как похоже на нынешнее гастарбайтерство в России!

Еще мы посетили своеобразный иранский фитнес-центр: десяток мужчин танцуют под заводной ритм барабанов с тяжелыми предметами в руках. Эта гимнастика, сочетающая в себе силовые упражнения, тренинг на координацию и гибкость, не формирует тонкой фигуры. Но формирует силу, ловкость и приносит хорошее настроение. В этом центре были и женщины, сидевшие в качестве зрительниц в черных хеджабах вдоль стены. Над стене висел ковер с изображением защитника веры имама Али, любимого в Иране святого. И его героический профиль напоминал мне чем-то профиль героя кубинской революции Че Гевара…

В Язде я много ходил по улицам, заглядывая в лавки и пытаясь вступить в контакт с местными людьми. «Продвинутая» молодежь приветливо бросала: “How are you?” Старики улыбались и узнав, что я из России, говорили: «Руси! Руси – это хорошо! Дружба!». Один раз, уже ночью, хозяин одной лавки спросил меня строго: «Шурави?» Я чуть растерялся: так называли советских солдат в Афганистане. А вдруг он как-то сопричастен ненавидевшим нас моджахедам? Но я ответил твердо: «Шурави». В ответ его лицо помимо ожидания пришло в ту же улыбку, он сомкнул над головой руки со словами: «Шурави – гуд!».

Но в целом иранцы имеют о России лишь самые общие представления. Они уверены, что Россия – это огромная и богатая страна с современными технологиями. Сейчас много русских работает на строительстве атомной электростанции в Бушере. Иранцы присматриваются к ним, и общее впечатление, что русские – хорошие, интересные люди.

Еще я ощутил такой нюанс: отношение к нам, русским, в Иране несколько иное, чем к европейцам. Да, русские – хорошие люди, грамотные специалисты, знают, как что-то сделать. А вот как надо жить – знают европейцы, канадцы и американцы, потому что у них много денег, их красивый образ жизни можно увидеть по ТВ, услышать о нем из рассказа о поездке в их края…

Армия шахского Ирана оснащалась американским оружием. Но из-за испортившихся отношений с США, отсутствия поставок запчастей и улучшившихся отношений с Россией Иран стал закупать наше оружие. Сегодня в иранской армии соотношение американской техники и российской 50/50. Сравнивая характеристики нашего и американского оружия, иранцы все больше хвалят наше. Вообще они стараются быть приятными. И им это легко дается, потому что они незлобивы, искренне любопытны и открыты в общении.

Исфахан

Само название «Исфахан» ассоциируется с 16-18 веками, временем его расцвета. Поэтому подъезжая к Исфахану, я представлял себе прежде всего его дворцы. Больше всего их вокруг его главной площади Имама, одной из самых крупных в мире. Каждый украшен резными колоннами и прекрасными фресками. Бирюзовые купола с фантастическими орнаментами словно растворяются в синеве неба.

Но Исфахан – еще и город мастеров. Здешний рынок, как мне показалось, не имеет границ. Многие поколения мастеров работали и работают в своих лавках уже не одно столетие. Исфахан славиться чеканкой по меди, коврами, расписными покрывалами, керамикой, женскими украшениями.

Но на иранских рынках вас никто не будет хватать за рукав и тянуть в свою лавку, как это делают, например, турки. Мастера с достоинством представляют свой товар – неважно, будете вы покупать его или нет. Пятикратных скидок по цене здесь тоже нет. Процентов до 30-и можно выторговать, но не больше.

Во всех мастерских, особенно старых, звучит музыка из древних радиоприемников. Как правило – это задумчивый тар. Под его напевы исфаханские мастера создают свои прекрасные и какие-то оптимистичные произведения.

Грустно было покидать Исфахан, так как следующий пункт – уже аэропорт Мехрабат с обратным вылетом в Москву. По дороге в Тегеран мы еще заглянули в город Кум, исламский религиозный центр. Такого количества мулл я не видел больше нигде. Красивейший каскад культовых зданий, но здесь мне впервые запретили фотографировать. Лица слуг Аллаха производили такое впечатление, словно для них учение Мухаммеда – страстная область самых личных и насущных переживаний.

Еще деталь – летом русло пересыхающей горной речки в Куме делается улицей. По дну проложен асфальт и нанесена дорожная разметка для машин и пешеходов…

Последняя остановка перед Тегераном в придорожном кафе. На небе ярко-красное облако, тревожное и фантастическое. Что дальше ждет Иран, с которым мне так близко посчастливилось познакомиться? Тегеран провожал меня, ощетинившись направленными в небо орудиями. Ряды зенитных батарей сегодня охраняют и Бушер.

И вот я остаюсь один в ожидании рейса на Москву. Скапливаются немногочисленные соотечественники, уже слышна русская речь…

В полете я вспоминал всё, что повидал в Иране. И над всем этим витала мелодия тара. Он плакал и размышлял о судьбах мира, о его чистых истоках. Вселял надежду в торжество гармонии, овеянную грустными и мудрыми строками Омара Хайяма:

Если истину сердцу постичь не дано,

Для чего же напрасно страдает оно?

Примирись и покорствуй бесстрастному року,

Ибо то, что предписано, сбыться должно.

Сергей СОРОКИН